Андрей Кобяков

ФИНАНСЫ КАК ВОРОВСТВО. Часть 3

Борьба с финансовым пиратством как предпосылка возрождения деловой культуры

Продолжение. См. также:

Часть 1 (http://rpmonitor.ru/ru/detail_m.php?ID=10380);

Часть 2 (http://rpmonitor.ru/ru/detail_m.php?ID=10398).

ВЕСТЕРНИЗАЦИЯ СТАРОГО СВЕТА

Бесспорно, что мировым эпицентром дерегулирования и насаждения все более аморальных и хищнических норм в сфере бизнеса выступают США. Правда, деловая этика в этом государстве в силу исторических особенностей формирования страны всегда имела много общего с этическими стандартами героев вестерна. Но в последние годы американская деловая идеология стала предметом экспорта. В том числе в страны Старого Света, для которого до сих пор подобная идеология была чужда.

Даже если часть этих принципов и применялась в некоторых европейских странах, их всегда ограничивал встроенный в систему сложный комплекс моральных сдержек и нравственных противовесов. Именно стремлением противостоять разрушительным антиобщественным тенденциям, заложенным в культе безграничной свободы, вызвана своеобразная система социальных институтов Европы. Часть этой системы – и европейская деловая этика, и корпоративная культура, и концепция социального партнерства. И все это находится сейчас под угрозой разрушения.

Много шума десять лет назад вызвала в Германии история одного враждебного корпоративного поглощения: компания Krupp вознамерилась скупить своего более крупного конкурента корпорацию Thyssen. Особую пикантность истории придавало то скандальное обстоятельство, что профинансировать «пиратский набег» вызвался банковский пул, в состав которого входили крупнейшие немецкие банки Deutsche Bank и Dresdner Bank. Дело в том, что оба банка были акционерами Thyssen и имели своих представителей в совете директоров компании. Позиция банков оказалась, мягко говоря, сомнительной. Ведь входя в правление Thyssen, банки должны были отстаивать его интересы, а не интересы конкурента.

Руководство Thyssen тогда обвинило Krupp в применении методов «дикого Запада». Это обвинение поддержали многие политики и представители делового сообщества Германии, где случаи враждебного поглощения чрезвычайно редки. С протестами выступили рабочие обеих компаний.

Скандал оказался настолько громким, что посредником между концернами пришлось выступить имевшему высокий моральный авторитет в германском обществе главе земли Северный Рейн-Вестфалия Иоханнесу Рау, и только после его вмешательства стороны согласились сесть за стол переговоров.

Корпоративное рейдерство стало активно развиваться и во Франции. Центральной фигурой здесь стал Франсуа Пино.

Во Франции очень многое значит само понятие «старый капитал» – своего рода финансовая аристократия. А у аристократии и поведение подчеркнуто аристократичное. Есть и свои освященные традицией правила игры. Но многое говорит о том, что все более агрессивный «новый капитал» эти правила меняет.

Сын провинциального лесничего, бросивший школу в шестнадцать лет, Пино сколотил огромный капитал, энергично скупая контрольные пакеты акций недооцененных компаний и затем перепродавая их. Комментаторы свидетельствуют: в компаниях-конгломератах Пино отбирал самые ценные активы, перепродавая их втридорога. На остальных предприятиях оборудование и станки продавались как металлолом, сами предприятия закрывались, а сотрудники переходили в разряд безработных. Доходы от спекуляций Пино направил на приобретение диверсифицированных активов, управляемых его холдинговыми компаниями. С годами аппетиты Пино только росли, и жертвами враждебного захвата собственности становились все более крупные финансовые объекты, стоимостью уже в десятки миллиардов долларов.

Если раньше реакция общественного мнения на все эти события была бы вполне предсказуемой и однозначно негативной, то теперь лишь некоторые политические деятели и профсоюзные активисты рискуют выступать с критикой «финансового пиратства». Все это говорит о произошедшем сдвиге во французской деловой культуре, где скупка акций конкурирующей компании более не рассматривается в качестве запретного приема, как это было всего лишь пару десятилетий назад. Во французских газетах запестрили передовицы, в которых с восторгом констатируется появление «англо-саксонской Франции».

Изменения коснулись и поведенческих установок менеджеров. В Европе наиболее важным общественно признанным символом успеха в бизнесе традиционно служил рост оборота, а не прибыль. Однако бурное развитие европейских фондовых рынков за последние годы поставило во главу угла рост котировок акций, увеличение дивидендов и прибыли компаний. И объясняется это во многом тем, что американские институциональные инвесторы фактически заказывают музыку на европейском фондовом рынке.

Стали перениматься из США и схемы оплаты труда, и вознаграждение высшего менеджмента. Все большее распространение получают премии, которые выплачиваются управляющим, если котировки акций и дивиденды растут. Одна из форм вознаграждения – предложение управляющим крупных опционов акций этой же компании.

Внедрение этой формы уже сильно критикуется в самих США, поскольку опционы часто используются высшим менеджментом для необоснованного увеличения своего вознаграждения, достигающего порой поистине астрономических цифр. (Выше я приводил пример с менеджментом компании Enron). Но это не единственный недостаток подобных схем.

Инвестирование из прибыли в развитие производства и проведение широкомасштабных НИОКР может привести к ухудшению показателей чистой прибыли на одну акцию или дохода на капитал в краткосрочном плане. Но так как вознаграждение управляющих зависит как раз от этих показателей, то они начинают блокировать капиталовложения. Таким образом, перенимаемые у США схемы вознаграждения приводят к снижению стимула к капиталовложениям. А недоинвестирование может иметь самые печальные последствия.

Кроме того, привилегированный, почти закрытый характер схем вознаграждения с использованием опционов демотивирует рабочих. Согласно проведенному международному исследованию отношения рабочих к своему труду, опционная схема вознаграждения менеджеров стала одной из причин того, что рабочие Великобритании оказались самыми недовольными среди всех стран Европы.

Вестернизация европейского бизнеса – уже свершившийся факт. С одной стороны, динамизм, присущий этой модели, необходим инертной Европе. Но с другой стороны, свойственный этой модели последовательный социал-дарвинизм (выживает сильнейший) создает режим, объективно благоприятствующий крупному частному капиталу. Это разрушает многослойный характер европейской экономики, в которой в качестве стабилизирующего элемента традиционно выступают средние и мелкие семейные фирмы. Может быть подорван и десятилетиями достигавшийся компромисс между трудом и капиталом – основа общественного согласия. В перспективе это чревато фактической ликвидацией европейской социал-демократической модели государства всеобщего благосостояния.

АПОСТОЛЫ ЭКОНОМИЧЕСКОГО АМОРАЛИЗМА

Агрессивные рейдерские захваты собственности, все более беззастенчивое присвоение чужого становятся «нормальными» в благополучной Европе, давно уже не знавшей ни революций, ни крупных социальных катаклизмов. Что уж тогда говорить о качестве «бизнес-культуры», взросшей в России, ведь в нашей стране несколько раз за столетие полностью пересматривались «устаревшие и прогнившие» моральные устои. В условиях нравственного смятения и отсутствия четких ориентиров, да еще и в эпоху безвластия деловая этика не могла не обрести черты «экономического беспредела». Дерегулирование на Западе и мутировавшая западная бизнес-культура плюс российская этика «экономического беспредела» – вот поистине гремучая смесь для подрыва традиционных нравственных основ всей мировой экономической системы.

Вот даже и Джордж Сорос назвал построенный в России капитализм «бандитским», полагая его этические основы абсолютно негодными. Но уж тут «чья бы корова мычала». Не могу не присоединиться к словам обозревателя The Washington Post, обращенным в адрес Дж. Сороса (правда, по иному поводу): «При всем моем уважении, не мог бы мистер Сорос, пожалуйста, заткнуться». (With all due respect, would Mr. Soros, please, shut up.) Сказано грубовато, в нарочито местечковой манере, но по сути верно.

Сколотивший все свое многомиллиардное состояние на финансовых спекуляциях, причем имеющих явный запашок манипулирования рынками, совершая рейдерские налеты уже даже не на компании, а на финансовые системы суверенных стран, Сорос обрел репутацию благородного «филантропа», жертвующего часть своих средств, полученных в результате успешных пиратских рейдов на «поддержку науки и гражданского общества» (а на деле просто на подкуп удобных политиков и либеральной интеллигенции) в обворованных им странах.

Обыкновенный карточный шулер, хотя и в масштабах глобальных финансов, становится «гуру», примером для подражания, объектом культового внимания, олицетворением успеха. Он задает планку «профессионального стандарта» и создает своеобразную философию «жизненного успеха». Его биография и его книги становятся матрицей, которая уже воспроизводит (и будет воспроизводить) поведенческие установки «новых Соросов» или по крайней мере «соросенков» – его духовных отпрысков, готовых к «покорению финансовых морей» и к «колонизации финансовых пространств», руководствуясь беспринципностью, циничной алчностью, инстинктами хищника.

Посредством прессы, телевидения, усилиями биографов и многочисленных восторженных комментаторов уже происходит своего рода канонизация «апостолов князя мира сего». Это не только Джордж Сорос, но и Майкл Милкен, Марк Рич, Джулиан Робертсон, Франсуа Пино… А ранее Ротшильды, Варбурги, Карнеги, Рокфеллеры, Могран… Все более редкие критические замечания в их адрес становятся почти неразличимыми на фоне апологетики, культа «финансовых гениев», восторженного обожания толпы, основанного одновременно на зависти и на желании «быть как они». Основой массовой реакции становится не отрицание, не порицание, не отвращение, а именно зависть («они были безнравственны – и им сопутствовал успех», «им повезло – может повезти и мне»). Эта страшная логика, являющаяся закономерным итогом безнаказанности преступления и духа примиренчества со злом, сама по себе суть важнейший симптом тяжелой, запущенной, хронической болезни общества.

НЕ АМПУТАЦИЯ, А ИНТЕНСИВНАЯ ТЕРАПИЯ

В отличие от некоторых наиболее радикально настроенных экспертов, я далек от мысли, что в современном обществе можно вообще отказаться от механизмов ссудного процента и от финансовых рынков. И потому не призываю к этому.

Идея в другом: необходимо жестко контролировать эти операции, сознательно регулировать норму прибыли частных институтов в этой сфере; где возможно – не допускать создания таких частных институтов, а заменять их соответствующими государственными; менять форму получения прибыли данными институтами, заменяя простое взимание процента на участие в прибыли от инвестиционных проектов и т.п. Абсолютно необходимо ограничить реальную глобальную власть финансовых институтов, всеми мерами способствовать осуществлению примата национального суверенитета и социальных целей общества над частными интересами этих структур.

Необходимо глобальное скоординированное наступление всех здоровых заинтересованных сил против «креативного финансового инжиниринга», а попросту говоря все более изощренных новых форм финансового пиратства, надувательства и мошенничества. Причем необходимы прорывы в этой области на деле, а не на словах. Одними лишь незначительными надстроечными изменениями мировой финансовой системы (типа «повышения информационной прозрачности» и других подобных казуистических упражнений) здесь не обойдешься. Необходим не чисто декоративный ремонт, призванный только произвести желаемый PR-эффект, а ремонт капитальный. Предполагающий кардинальную перестройку всей финансовой системы на общепонятных и общепринятых принципах морали, справедливости, рационального созидания и общего блага.